Angry fancy goldfish in pajamas
Автор: Lady Aribet
Фандом: ориджинал
Жанр: психологизъм, драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все мне, мне и мне)))
Примечание: Написано на Сквик-Фест по заявке:
"Персонаж мстит автору за свою загубленную молодость. Психологизьм. Не стеб."
читать дальшеУтро, будильник, сон, будильник, расческа, зеркало, паста, сон, будильник, чай и сырая сосиска.
Утро, холод, холод, собачий холод. Дребезжащий трамвай. Опять без отопления, конечно, минус тридцать. Конечно, дверь до конца не закрывается, и дуть из нее будет все полтора часа.
Утро. Серый рассвет теплится над городом. Сумку плотнее к груди, выдавиться из трамвайной массы, черт, пуговица отлетела. Каблуки скользят, февральский ветер гонит порошу.
Утро. Воду вчера так и не заказали, опять вовремя нет никого, и это хорошо. Компьютер медленно просыпается, жужжит приветливо. Распечатка выписки из банка такая теплая, может, еще чего распечатать? Замерзшие пальцы цвета сырого мяса плохо гнутся.
Цифры, цифры, цифры.
Пятнадцатое число. Сегодня в пенсионку. После обеда можно и в пенсионку, Марина Сергеевна, я после пенсионки на почту еще зайду, несколько заказных отправлю? Тогда до завтра, конечно. Пешком до пенсионного фонда сквозь старый город, в чем-то удивительный, нищий и роскошный, покрытый снегом. Отпечатки собачьих лап, темная замерзшая кровь на тротуаре. После пенсионки – в трамвай, такой же холодный, но куда более приветливый днем, омытый солнцем. Черт с ней, с почтой, завтра перед работой очередь будет меньше.
В квартире кто-то был. Она поняла это, когда ключ повернулся в замке. Вторую дверь она не закрывала никогда, но всегда плотно прижимала. А сейчас вторая дверь была распахнута настежь. Первая мысль была не о ворах, а о бесцеремонных родственниках.
- Эй, - прокричала она в темноту коридора, закрыла входную дверь, - Мам, это ты?
Из глубины квартиры донесся ответ, и она принялась стаскивать высокие сапоги, запрыгала на одной ноге, упираясь спиной в дверь. Любимых синих тапок не было, пришлось обуть красные, холодные и тонкие. И пуговицу найти не удалось, придется другие найти, перешить сегодня. Не забыть только. И завтра придется задержаться на работе, деньги должны перечислить, надо будет с собой еды прихватить, иначе желудок прилипнет к позвоночнику.
- Мама? – проговорила она, распахивая двери, - Ма-ма-ма!
- Не ори, - скривился он, - Да, это я.
- А-а-а-а-а-а!
Красная тапка ударила его по лицу, но он только усмехнулся, отбросил в сторону. На его ногах красовались теплые синие тапки. Она стояла, прислонившись к двери. Стояла, дышала тяжело. За какие-то секунды поняла – это действительно он, карие, чуть выпуклые глаза, вон шрам на лице, светлые волосы до плеч. Длинный породистый нос, перебитый, со старым рубцом. Сигарета за оттопыренным ухом, на правой руке четыре пальца. Точно он. Именно такой, каким она его и видела. Воображение не подвело.
- Ну, здравствуй, - сказал он, подошел к ней ближе. – Кофе будешь?
- Я кофе не пью, - выдохнула она.
- Я тоже, - сказал он, - Хотя ты знаешь.
Она кивнула, пропустила его в кухню, где он запутался, не сразу смог найти сахар. Облизал палец, сунул его сначала в коробочку с солью, потом опытным путем все же нашел. Поставил чайник на огонь. Она молчала. Все вопросы казались какими-то несуразными, дурацкими, да и язык не поворачивался сказать что-нибудь ему.
- Вот твой чай, - сказал он, сунул ей в руки горячую кружку.
- Спасибо, - кружка затряслась, заплясала в непослушных пальцах. Чтобы не опрокинуть чай на себя, она поставила ее на подоконник. Он чиркнул спичкой, закурил, удерживая сигарету меж средним и безымянным пальцем. Мизинец был отрублен начисто, культяпка была перетянута и давно уже зажила.
- Нравится? – спросил он. Поднес ладонь к самому ее лицу, позволяя рассмотреть обрубок, - Нравится?
- Что значит «нравится»? – она взяла себя в руки.
- Вытяни руку, - сказал он. Она послушалась, протянула ладонь, положила ее на стол. Сверкнуло лезвие.
- С ума сошел?! – завопила она, успев вовремя отдернуть ладонь. Прижала ее на всякий случай к груди.
- Это я с ума сошел? – спросил он в ответ, зашагал по маленькой кухне. Затянулся жадно, уронил пепел на подаренную в Новый Год посуду. Она смолчала, прикидывая, стоит ли звонить в милицию, или соседям. Но потом отмела эту мысль. В конце концов, это был действительно он.
- Извини, - проговорила она, успокоившись, - Извини.
- «Извини» говорят, когда на ногу наступили случайно! – воскликнул он, заметался по кухне. Раздавил окурок в пепельнице, сшиб локтем вышитую крестиком снежинку в рамочке.
- Я не знала, - проговорила она медленно, - Я не думала…
- А кто думал? – заорал он, склонился над ней. – Кто думал?
- Не кричи! – закричала она в ответ. – Ты – это…
- Твоя фантазия? Бред, выдумка на «подрочить»?
- Ты – это я!
Он замер, застыл неподвижно. Опрокинул пепельницу в раковину, закусил губу.
- Ты хоть знаешь, - проговорил он, отвернувшись, - Ты хоть знаешь, что у меня друг был?
- Знаю, - сквозь ладони прошептала она, - Знаю.
- Ни хрена ты ж не знаешь! – он сошвырнул со полки коллекцию маленьких вышитых картинок. – Друзья в жопу не ебутся!
- По…
- Потому что ни хера ты, - он обернулся к ней, - Ни хера ты, дура, не понимаешь в мужской дружбе, сволочь, стерва!
- Но…
- Не ебутся, я сказал, - и лицо его исказилось, светло-карие глаза заблестели. Он провел рукавом по лицу, - И настоящие мужики… сука… настоящие мужики, сука, не плачут!
- У вас осталась дружба! – выкрикнула она ему в лицо, но он только горько усмехнулся.
- Он меня еб, как девочку, в мою дырку два пальца без смазки впихать можно. Хочешь попробовать? Хочешь?
- Нет! – заорала она, - Прекрати!
- А ты хочешь, - выдавил он, уселся на пол, закрыл лицо ладонями.
Повисла тишина, окутала все, как сизый дым.
- Друга у меня, в общем, нет, - проговорил он, - А зачем ты вот это, про коммунизм?
- Что про коммунизм?
- Зачем эта песня? Зачем? Он наступит скоро, надо только подождать, - зашептал он, не зная мотива, - Там, наверное, вообще не надо будет умирать…
- Прости, - выдохнула она, - Но это было логично. Вы бы не выжили в той передряге!
- Умирать страшно! – заорал он, обхватил ее за плечи и затряс.
- Прости! – слезы потекли по ее лицу.
- Чего ревешь?
- Мне тебя так жа-а-а… - слова перешли в беспорядочное рыдание.
- А сломанную руку помнишь? Помнишь, как она хрустнула под ударом моего лучшего друга? Единственного д-др-руга?
- П-п-прости!
Сизый дым потихоньку развеялся, но на кухне было тихо. Он встал, похлопал себя по карманам, стрельнул у нее сигарету. Затянулся и проговорил негромко.
- А сейчас я тебе расскажу, как у тебя все будет!
- Нет! - надсаживая голос, завизжала она. Заткнула уши ладонями, - Не хочу!
- Меня никто не спрашивал, - холодно сказал он, и голос его был слышен даже через ее вопли, просачивался сквозь пальцы, - Так вот, у тебя в жизни…
Утро. Серый, холодный, собачий рассвет. На остановке толпа, и скоро подойдет трамвай. Стальные колеса тяжело скользят по обледенелым рельсам.
Фандом: ориджинал
Жанр: психологизъм, драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все мне, мне и мне)))
Примечание: Написано на Сквик-Фест по заявке:
"Персонаж мстит автору за свою загубленную молодость. Психологизьм. Не стеб."
читать дальшеУтро, будильник, сон, будильник, расческа, зеркало, паста, сон, будильник, чай и сырая сосиска.
Утро, холод, холод, собачий холод. Дребезжащий трамвай. Опять без отопления, конечно, минус тридцать. Конечно, дверь до конца не закрывается, и дуть из нее будет все полтора часа.
Утро. Серый рассвет теплится над городом. Сумку плотнее к груди, выдавиться из трамвайной массы, черт, пуговица отлетела. Каблуки скользят, февральский ветер гонит порошу.
Утро. Воду вчера так и не заказали, опять вовремя нет никого, и это хорошо. Компьютер медленно просыпается, жужжит приветливо. Распечатка выписки из банка такая теплая, может, еще чего распечатать? Замерзшие пальцы цвета сырого мяса плохо гнутся.
Цифры, цифры, цифры.
Пятнадцатое число. Сегодня в пенсионку. После обеда можно и в пенсионку, Марина Сергеевна, я после пенсионки на почту еще зайду, несколько заказных отправлю? Тогда до завтра, конечно. Пешком до пенсионного фонда сквозь старый город, в чем-то удивительный, нищий и роскошный, покрытый снегом. Отпечатки собачьих лап, темная замерзшая кровь на тротуаре. После пенсионки – в трамвай, такой же холодный, но куда более приветливый днем, омытый солнцем. Черт с ней, с почтой, завтра перед работой очередь будет меньше.
В квартире кто-то был. Она поняла это, когда ключ повернулся в замке. Вторую дверь она не закрывала никогда, но всегда плотно прижимала. А сейчас вторая дверь была распахнута настежь. Первая мысль была не о ворах, а о бесцеремонных родственниках.
- Эй, - прокричала она в темноту коридора, закрыла входную дверь, - Мам, это ты?
Из глубины квартиры донесся ответ, и она принялась стаскивать высокие сапоги, запрыгала на одной ноге, упираясь спиной в дверь. Любимых синих тапок не было, пришлось обуть красные, холодные и тонкие. И пуговицу найти не удалось, придется другие найти, перешить сегодня. Не забыть только. И завтра придется задержаться на работе, деньги должны перечислить, надо будет с собой еды прихватить, иначе желудок прилипнет к позвоночнику.
- Мама? – проговорила она, распахивая двери, - Ма-ма-ма!
- Не ори, - скривился он, - Да, это я.
- А-а-а-а-а-а!
Красная тапка ударила его по лицу, но он только усмехнулся, отбросил в сторону. На его ногах красовались теплые синие тапки. Она стояла, прислонившись к двери. Стояла, дышала тяжело. За какие-то секунды поняла – это действительно он, карие, чуть выпуклые глаза, вон шрам на лице, светлые волосы до плеч. Длинный породистый нос, перебитый, со старым рубцом. Сигарета за оттопыренным ухом, на правой руке четыре пальца. Точно он. Именно такой, каким она его и видела. Воображение не подвело.
- Ну, здравствуй, - сказал он, подошел к ней ближе. – Кофе будешь?
- Я кофе не пью, - выдохнула она.
- Я тоже, - сказал он, - Хотя ты знаешь.
Она кивнула, пропустила его в кухню, где он запутался, не сразу смог найти сахар. Облизал палец, сунул его сначала в коробочку с солью, потом опытным путем все же нашел. Поставил чайник на огонь. Она молчала. Все вопросы казались какими-то несуразными, дурацкими, да и язык не поворачивался сказать что-нибудь ему.
- Вот твой чай, - сказал он, сунул ей в руки горячую кружку.
- Спасибо, - кружка затряслась, заплясала в непослушных пальцах. Чтобы не опрокинуть чай на себя, она поставила ее на подоконник. Он чиркнул спичкой, закурил, удерживая сигарету меж средним и безымянным пальцем. Мизинец был отрублен начисто, культяпка была перетянута и давно уже зажила.
- Нравится? – спросил он. Поднес ладонь к самому ее лицу, позволяя рассмотреть обрубок, - Нравится?
- Что значит «нравится»? – она взяла себя в руки.
- Вытяни руку, - сказал он. Она послушалась, протянула ладонь, положила ее на стол. Сверкнуло лезвие.
- С ума сошел?! – завопила она, успев вовремя отдернуть ладонь. Прижала ее на всякий случай к груди.
- Это я с ума сошел? – спросил он в ответ, зашагал по маленькой кухне. Затянулся жадно, уронил пепел на подаренную в Новый Год посуду. Она смолчала, прикидывая, стоит ли звонить в милицию, или соседям. Но потом отмела эту мысль. В конце концов, это был действительно он.
- Извини, - проговорила она, успокоившись, - Извини.
- «Извини» говорят, когда на ногу наступили случайно! – воскликнул он, заметался по кухне. Раздавил окурок в пепельнице, сшиб локтем вышитую крестиком снежинку в рамочке.
- Я не знала, - проговорила она медленно, - Я не думала…
- А кто думал? – заорал он, склонился над ней. – Кто думал?
- Не кричи! – закричала она в ответ. – Ты – это…
- Твоя фантазия? Бред, выдумка на «подрочить»?
- Ты – это я!
Он замер, застыл неподвижно. Опрокинул пепельницу в раковину, закусил губу.
- Ты хоть знаешь, - проговорил он, отвернувшись, - Ты хоть знаешь, что у меня друг был?
- Знаю, - сквозь ладони прошептала она, - Знаю.
- Ни хрена ты ж не знаешь! – он сошвырнул со полки коллекцию маленьких вышитых картинок. – Друзья в жопу не ебутся!
- По…
- Потому что ни хера ты, - он обернулся к ней, - Ни хера ты, дура, не понимаешь в мужской дружбе, сволочь, стерва!
- Но…
- Не ебутся, я сказал, - и лицо его исказилось, светло-карие глаза заблестели. Он провел рукавом по лицу, - И настоящие мужики… сука… настоящие мужики, сука, не плачут!
- У вас осталась дружба! – выкрикнула она ему в лицо, но он только горько усмехнулся.
- Он меня еб, как девочку, в мою дырку два пальца без смазки впихать можно. Хочешь попробовать? Хочешь?
- Нет! – заорала она, - Прекрати!
- А ты хочешь, - выдавил он, уселся на пол, закрыл лицо ладонями.
Повисла тишина, окутала все, как сизый дым.
- Друга у меня, в общем, нет, - проговорил он, - А зачем ты вот это, про коммунизм?
- Что про коммунизм?
- Зачем эта песня? Зачем? Он наступит скоро, надо только подождать, - зашептал он, не зная мотива, - Там, наверное, вообще не надо будет умирать…
- Прости, - выдохнула она, - Но это было логично. Вы бы не выжили в той передряге!
- Умирать страшно! – заорал он, обхватил ее за плечи и затряс.
- Прости! – слезы потекли по ее лицу.
- Чего ревешь?
- Мне тебя так жа-а-а… - слова перешли в беспорядочное рыдание.
- А сломанную руку помнишь? Помнишь, как она хрустнула под ударом моего лучшего друга? Единственного д-др-руга?
- П-п-прости!
Сизый дым потихоньку развеялся, но на кухне было тихо. Он встал, похлопал себя по карманам, стрельнул у нее сигарету. Затянулся и проговорил негромко.
- А сейчас я тебе расскажу, как у тебя все будет!
- Нет! - надсаживая голос, завизжала она. Заткнула уши ладонями, - Не хочу!
- Меня никто не спрашивал, - холодно сказал он, и голос его был слышен даже через ее вопли, просачивался сквозь пальцы, - Так вот, у тебя в жизни…
Утро. Серый, холодный, собачий рассвет. На остановке толпа, и скоро подойдет трамвай. Стальные колеса тяжело скользят по обледенелым рельсам.
@темы: (c) Lady Aribet, Lady Aribet фанфики, Ебятина, Бред, Бида! Бида!, Фанфики
-
-
03.08.2009 в 11:41-
-
03.08.2009 в 12:48дааа, это очень сильно свое.
да и вообще многое очень.
спасибо)
-
-
03.08.2009 в 17:26-
-
03.08.2009 в 17:27оу, спасибо!