Angry fancy goldfish in pajamas
Автор: Lady Aribet
Бета: $еребристый водолей
Фандом: Наруто
Пейринг: Саске/Кабуто
Размер: мини
Категория: слэш
Ворнинг: POV Саске, ООС, попытка поиграть со стилем.
Рейтинг: NC-17
Размещение: все вопросы в умыл
Дисклеймер: с миру по нитке – графоману фанфик (с)
Примечание: написан на восьмой тур кинк-феста по заявке:по заявке:
Саске/Кабуто. использование шарингана.
Саске - переходный возраст. Интерес к Орочимару. Отказ.
Гнев. Изнасилование Кабуто как самого вероятного любовника Орочимару
От автора: Я хотела переписать текст, чтобы он стал понятнее, но потом передумала (а кроме того, неохота). Так что пусть лежит здесь, с остальными текстами. И да, я вижу Саске именно таким.
___________________________
читать дальшеЗдесь, в Отогакуре, слишком много непроницаемого. Я, в общем-то, совсем не склонен раскрываться перед каждым вторым, да и перед кем-либо, но сплошные стены напрягают даже меня.
Взять, к примеру, того же саннина. Однажды пытался медитировать, - успокоишься тут, когда над головой нависает многотонная громада земли и камня! - так вот, пытался медитировать и случайно подобрал сравнение. Теперь я могу точно сказать, на что он очень похож. На стеклянный шар: вот у Хокаге был такой большой стеклянный шар, в котором клубился белый дым, а потом открывалась ясная картина. Я сам однажды видел. И вот саннин очень похож на такой шар, только из темного стекла, и непонятно, что там внутри клубится. И кому эти ясные картины открываются.
А может быть, я ошибаюсь, и кому-то очень даже понятно, что там у саннина в башке творится. Иногда полезно подумать про что-то, кроме нависшей толщи земли над головой. Ну, или известно чего. Или прошлое вспоминать, еще чего. Есть такая поговорка, кто старое помянет - тому глаз вон, а мне без глаз хоть не живи.
В детстве у меня был фонарь в комнате - я принес его с одного праздника. Здоровый такой фонарь, ярко-желтый, и свеча в него была вставлена тоже желтая, это было еще давно, как говорят в книгах - в прошлой жизни. У нас тут много книг, не все же время медитировать или тренироваться. А, ну про фонарь. Красивый такой, только неустойчивый. И падал иногда набок, особенно когда по половицам кто-то тяжелый проходил. А у Итачи манера была... вот, я опять на него сбился. Сказал же себе - не думать лишнего, не представлять себе, чего глаз не видит... Заметно, наверное, что я книг начитался, и все эти обороты речи, поговорки, и как говорит Кабуто, идиомы, из меня сыплются. Как из рога изобилия, кстати, интересно, что это. Значения половины поговорок и идиом этих я так и не знаю. К примеру, красивое же выражение: "беречь, как зеницу ока". Наруто понятно, почему зеницу ока надо беречь, но что это такое - "зеница"? Не у Кабуто же спрашивать, верно? А Наруто вообще говорил - "синица". На то он и Наруто. Сижу, напичканный всеми этими поговорками, знаниями, воспоминаниями, в голове тысячу раз уже проиграл Итачи и выиграл столько же, и хорошо, что нет никого, кто бы спросил: "Саске-кун, пойдем, поедим мороженого?". В Отогакуре есть свои плюсы.
Капли тихо-тихо падают, и, если сидеть неподвижно, расслабиться, можно почувствовать, как они набухают на острых камнях и потом срываются вниз, ударяются, разлетаются брызгами. Можно услышать и почувствовать не только это, конечно. Но приятнее всего следить именно за каплями. Еще до Академии я видел водные часы однажды - красивая и занятная штука. Мы ходили тогда в ту деревеньку на праздник, который затянулся до ночи, мне там еще фонарь... так, фонарь лучше не вспоминать. Вот саннин вчера сказал, что я делаю успехи. Не знаю, чего он там ожидал - что я прыгать буду выше головы, потеряв штаны, или там обрадуюсь дико. Я радоваться, понятно, не стал. Конечно, делаю успехи, это вполне закономерный результат тренировок. Если бы я совсем бесталанный был, или задницу просиживал, как некоторые, или там, у зеркала полдня с расческой проводил - тогда успехи были бы неожиданностью. А так - чего радоваться-то? Интересно, может саннин всерьез считает, что я Итачи убью и обрадуюсь до потери чувств? Плясать там начну, или что еще, песни петь? Саннин не понимает, что для меня смерть Итачи. Таким жалким словом как "радость", я бы это описывать не стал. Смерть Итачи - это то, ради чего я живу. Ради чего я тренируюсь, мыслю, существую, в конце концов. Я не могу даже думать ни о чем, кроме него, недаром он мне все время в голову лезет. И радость - это какая-то очень мелкая и невыразительная эмоция, чтобы описать мое состояние, когда я... Когда я убью Итачи. Я имею право думать, что случится именно так. Я имею право произносить это вслух и мысленно. Я убью Итачи.
Саннин, конечно, странный. И логика у него тоже... мягко говоря, странная. Своеобразная. Он говорит: "Мы с тобой похожи". Он видит то, чего не вижу я. Подмечает мои успехи, как свои собственные. Саннин считает, что у нас похожие мысли, но он не мститель, что бы он там не мнил о себе. Я только одного мстителя знаю, я его каждое утро в зеркале вижу. И саннин тут не причем, нас ничего не связывает, что бы он там ни думал. К примеру, с Наруто нас связывает общее прошлое. Как с Сакурой или Сенсеем. Ключевое слово тут - прошлое. Прошлое, настоящее – ступени, очередные ступени, как очередные запятые у зрачка. Ступени, стадии, можно называть как угодно. Сначала тренировки в Академии, потом с командой номер семь, теперь с саннином. И эта ступень - шаг на пути к цели. К вершине, к логическому завершению. Команда семь - это, как говорят в книгах, пройденный этап. Или, как еще говорят, только не в книгах, завяли помидоры, сандалии жмут, и нам не по пути. Я не влезаю в детские сандалии, в которых до сих пор ходит Наруто. И уже не влезу никогда, жесткая ткань впивается и натирает мозоли. Так что Наруто может быть генином, чунином, да хоть Хокаге. Сандалии жмут, и нам не по пути, тем более что пути ниндзя у нас с ним никогда особо не сходились. Так, пересеклись на короткий срок.
Вот, опять из меня поперли какие-то дурацкие даже не поговорки, а детские словечки. Порой мне хочется вынуть мозги из головы и отдать их Кабуто на хранение. Чтобы потом взять чистенькие, свежие, протертые заботливо мозги, вложить и с чистой головой выйти на поединок. Чтобы не отвлекаться на это глупое и повседневное, чтобы голова была заполнена одним четким действием, а не воспоминаниями. Порой мне кажется, что этого никогда не случится, так долго ждать. Я жду этого дня со слишком большим нетерпением, будто смотрю в полный котелок, а вода в нем никак не закипает, хотя пора бы. Но капли падают тихо-тихо, и я прекрасно понимаю, что с каждой каплей смерть ближе и ближе подбирается к Итачи, скалит острые зубы. Я знаю это, потому что ко мне она точно так же подбирается, точно так же щерится. И я скалюсь вместе с ней. Я убью тебя, мой старший брат. Я не боюсь умирать, потому что когда ты погибнешь, я умру счастливым.
А я умру. Я не питаю надежд, что разум саннина оставит моему хоть какой-то кусочек существования. И с каждой каплей это все ближе. Но не раньше, чем я исполню свою клятву. Саннин прерывает мои размышления. Желает поговорить. Я не против: в моих мыслях сейчас смысла столько же, сколько в падающих каплях. Не считая тех, что о мести, они такие глупые и дурацкие, что мне даже не жалко их. Не жалко мыслей, не жалко своего сознания. Зачем глупые сожаления, когда в жизни есть смысл? И пусть Кабуто сколько угодно говорит, что делать смерть смыслом жизни - это парадоксально, мне все равно.
Я не вслушиваюсь в слова саннина, которые он цедит в час по чайной ложке. Орочимару - скупой. Очень скупой, это заметно во всем. Он цедит слова, он никогда не тратит чакру свыше необходимого минимума. Сейчас саннин шутит, отпускает что-то насчет моих недлинных штанов, из которых торчат колени. Меня вполне устраивают эти штаны, пусть даже они короткие и из них торчат колени. Я носил такие штаны, когда был маленьким и еще не учился в Академии. Потом вырос из них, заказал себе точно такие же штаны. И еще одни. И ничего смешного или глупого в них нет.
- Смотри, а то разойдутся по швам, - усмехается Орочимару.
- Не разойдутся, - отвечаю я.
У меня плохое чувство юмора. Может, его нет совсем, не знаю, где я его потерял, это самое чувство. Может быть, оставил там, где все остальные - любовь там, нежность, жалость. Я не понимаю шуток, я не понимаю, почему саннин улыбается сейчас.
У меня вообще плохо с чувствами.
Сегодня саннин не улыбается. Молчит, не хвалит. Думает, что мне это не надо, наверное, раз я не радуюсь активно своим успехам. Непонятно, кто решил, что человек обязательно должен смеяться, когда смешно, плакать - когда больно. Я не хочу показывать то, что я чувствую. Я не смеюсь и не плачу, это совершенно лишнее, да мне и не хочется. Чем лучше мои успехи, чем больше я умею - тем ближе я к цели. Наверное, когда я буду стоять напротив Итачи, все мысли вымоет из головы ледяным потоком, мозги занемеют, как руки, которые слишком долго держишь в холодной воде. Я не хочу слышать в ушах свой собственный детский крик, когда это случится. Когда я слышу свой беспомощный крик, я теряю уверенность в себе. Нельзя поддаться Итачи. Надо выбросить из головы и крики тоже.
Да и вообще все бесполезные воспоминания, хотя бы взять этот праздник, когда Итачи взял и подарил мне этот фонарь, хотя я его не просил. Нет, я, конечно, хотел подарок, любому дураку приятно получать подарки, особенно в пять лет. А он взял и купил, только от этих всех воспоминаний нет никакого толку, они только мешают и заслоняют передо мной ясную и четкую цель.
Наверное, со стороны я кажусь совсем нелюдимым, но это всегда играло мне на руку. Другой Саске, который в тот день вернулся домой, и мама готовила ужин, и папа что-то рассказывал, и Шисуя был жив, и никто его не убивал вовсе… вот тот Саске, наверное, вполне мог бы дружить с Наруто и целоваться с Сакурой. Но я – не тот Саске, а история, как говорит Кабуто, не терпит сослагательных наклонений.
Я заканчиваю тренировку. Я устал. Я хочу пить, хочу спать, еще кое-что хочу… Но саннин смотрит на меня холодно и ничего не говорит. И я продолжаю, ведь он мой учитель, и лучше знает, когда мне надо остановиться. И как бы я не относился к Кабуто, но я доверяю его техникам. Поэтому я послушно выполняю приказ.
Когда все заканчивается, я не спешу уходить. Я стою и смотрю на саннина. Мне кажется, что мы давно существуем вместе. Но это обманчивое ощущение. Просто капли падают так медленно.
Саннин сильнее меня. Я чувствую это, я рад этому. Чему меня может научить слабый? Чему может научить тренировка с командой семь, с девчонкой, которая всего и умеет, что контролировать чакру? Конечно, еще она умеет быть преданной и верной, но мне-то что? Мне не нужны такие попутчики. Сандалии жмут, Сакура.
Орочимару – совсем другое. Саннин много знает и много умеет. С каждым днем часть его знаний переходит ко мне. От саннина есть толк.
Сегодня я вновь задерживаюсь после тренировки. Сегодня у Орочимару хорошее настроение, и он не отказывается от моего общества. Мы сидим рядом. Рядом с саннином хорошо молчать. Его спокойствие – это спокойствие известковой капли на выступе сталактита. Порой мне даже кажется, что ему можно доверять. Впрочем, можно – не значит нужно.
Саннин – талантливый. Я уважаю талант, и особенно то, что он делится им. Понятное дело, что не за так, но кто сейчас будет раздавать свои умения забесплатно? Разве что дураки, вроде Наруто и его учителя. Орочимару иногда говорит о нем. Не со мной – с Кабуто. Но я все равно слышу, это как слушать капли. Орочимару говорит, что другой саннин вместе с Наруто и Сакурой пытались найти Отогакуру. Орочимару говорит, что другой саннин – бездарь, лентяй и волокита. Я слушаю и не сомневаюсь, что они с Наруто сошлись характерами.
Не знаю, что из себя представляет другой, но мой саннин, если можно сказать так – мой саннин вызывает уважение. И это хорошо. Мы сидели молча, капли падали, оставляя крохотные частицы известняка, отражения стен дробились в лужах. Саннин опытный. Неизвестно отчего, но я не могу сегодня мыслить связно. Будто в иллюзию попал, и только шум воды напоминает мне о реальности этого мира. Хотя точно так же он может говорить об иллюзии. Какая ерунда. Мысли дробятся, как отражения в лужах. Я успокаиваюсь и не слушаю больше ни воду, ни мерное дыхание. Я закрываю глаза и не думаю ни о фонарях, ни о саннинах, ни о тренировках. Я вижу перед собой высокий силуэт, я осознаю, что сегодня я стал еще на одну каплю сильнее.
- Саске, - говорит Орочимару и смотрит на меня выжидающе.
Я молчу и смотрю на него в ответ. Саннин что-то хочет от меня?
Всю ночь я думаю об этом. Внутри меня – несколько голосов, которыми я думаю. И вот тот голос, который обычно размышляет о саннине, этот голос почему-то сегодня громче других. Не громче голоса мамы и папы, конечно. Но тоже громкий. Я понимаю, что все это временно, я понимаю, что завтра голос стихнет, но сегодня ночью он все же не дает мне покоя. Я встаю под душ и вслушиваюсь в свое тело. Тело впитывает тепло, как губка – воду. От тепла мне становится хорошо, совсем хорошо, и я думаю о том, что саннин, наверное, тоже стоит сейчас и принимает душ. Так же смотрит на маленький черный сток в полу, черный, как ночное небо, куда уходят все мои мысли, смытые водой.
Обычно я все же раздумываю перед тем, как делать. Но сегодня все шло как-то наперекосяк. Я сначала одеваюсь и выхожу, а потом думаю. Я сначала стучусь к нему, четко, раз-два-три, как стучу в любые двери, а потом думаю. И я смотрю на него, сидящего на краю постели, и мои мысли наконец-то догоняют меня.
- Саске?
- Орочимару-сама, - говорю я и делаю шаг внутрь. Раз-два-три, и я буду уже у кровати, раз-два-три… но саннин поднимается вдруг, запахивает на себе халат. А я все так же стою в дверях и делаю неуверенный шаг внутрь. Я ненавижу, когда может показаться, будто я робкий или несмелый, и, восстанавливая попранное достоинство, я делаю два широких шага. Вроде как мне совсем наплевать на то, что он может обо мне подумать. Но я и в самом деле не трус. А Кабуто трус, я это ему и в лицо сказать могу при случае. И говорю. А он мне - стратегия. Маневры отхода на заранее заготовленные позиции. Стратегия, Саске. Снисходительно так. Сыт я вашей гребаной снисходительностью по самое горло. Если ты трус, трусом и останешься, и не надо лицемерно называть это стратегией или там, тактикой, или другими умными словами.
Саннин молчит, темные волосы блестят, как лаком покрытые. Действительно был в душе, и они еще не высохли, мокрые и наверняка гладкие. Мне хочется провести ладонью и проверить – такие ли они гладкие на самом деле. Шаринган позволяет видеть на два шага вперед. Жаль, что это касается только боя. Я делаю еще один шаг, мелкий шажок, и поднимаю руку.
И тут он мне запретил.
Не двигаясь, не применяя техник, не раскрывая узкого рта запретил. Не позволил подойти и прикоснуться, а я всего лишь хотел потрогать и узнать – гладкие ли? Саннин мне глазами запретил. Сказал вот буквально: "Саске, не сметь". А глаза у него, хоть и необычные, конечно, но никакого Шарингана в них нет. Или другого додзюцу. Я раньше не думал, что так можно, одним взглядом.
Однако запретил. Все понял, можно не сомневаться. Но запретил. Высокая, темная стена, за которую мне не положено.
И я ушел. Что мне там стоять, на него смотреть? Смотреть на эти влажные волосы, на то, как медленно ползет вверх уголок рта, обнажая зубы в усмешке? Вдарить бы по этим зубам так, чтоб повылетали, и не техникой, а кулаком, от души, чтоб почуять боль в костяшках.
Не поднимая глаз, пошел в неизвестно куда по коридору, и не сразу дошло, что это было оскорбление. Оскорбление! А оскорблений я не терплю, и терпение я сейчас тоже куда-то потерял. Проклятый саннин!
И я почти уже развернулся, и тут увидел его. Кабуто. Обманчиво неспешная походка, предельное серьезное и деловое выражение лица. И пошел за ним, как привязанный. Он-то наверняка гладит и черные, как лак волосы, и все остальное. Несмотря на то, что трус, он все равно намного ближе к саннину, чем я. Пошел за ним, огибая выступы. Ноги об себя и вытирать никому не позволю. Лезть в опасность как головой в петлю глупо. Быть хитрым значит уметь найти другие способы сорваться, выместить ярость. Выместить – хорошее слово. Это я и сделаю, буду хитрым и умным. Я тоже понемногу учусь.
С Кабуто я не церемонился, так как с ним. Саннин сильный и учит меня, а Кабуто тут на подхвате, какое бы серьезное выражение он не цеплял на свое лицо.
- Вламываешься без спросу?
- Вламываюсь, - подтверждаю я, закрывая за собой двери. Кабуто невозмутимый, молча раскладывает какие-то бессчетные папки с бумагами, ерунду какую-то методично расставляет, карандаши под углом в сорок пять градусов в стакане.
- Откуда ты такой вежливый взялся?
- Какой есть, - внутри медленно закипает, как вода в том котелке.
- Кто тебя таким грубым сделал? – Спрашивает он, чуть усмехаясь. Непонятно, серьезно спрашивает, или все же насмехается. Считает себя умнее меня. Смотрит на меня своими темными непроницаемыми глазами. Еще одна стена, за которую не пройти. За которой не видно мыслей.
Кабуто в чем-то похож на Сенсея, на бывшего, вернее, Сенсея, и дело вовсе не в светлых волосах и темных глазах. Сенсей - такая же закрытая книга, как и Кабуто. У одного на лице бликующие очки, у другого - маска, за которую невозможно заглянуть. Строгость Какаши - маска, и веселье зачастую - тоже маска. А что там под ней, никому не известно, в любом случае - не мне, да и не было у меня особо желания под эту маску заглядывать.
- Неважно, - говорю ему, - кто создал меня таким.
- Как же неважно, - говорит он мне в ответ.
- Члены клана Учиха сами создают себя.
- Агамогенез, - говорит Кабуто.
А я не знаю, что такое агамогенез, и я не знаю, почему Кабуто ухмыляется, поглядывая на меня. Наверное, я сказал какую-то глупость с его точки зрения. Наверное, отпустит сейчас еще одну шуточку.
У меня плохое чувство юмора. Чего нет, того нет. Я молча поднимаю на него взгляд, я знаю, какого цвета сейчас мои глаза, я чувствую это существом своим. Но Кабуто продолжает ухмыляться, очки кидают отсвет на лицо. И на какую-то крохотную секунду мне в голову приходит мысль, что очки защитят его.
Абсурдная мысль.
На какой-то миг я даже поверил в это. Секунды тянутся медленнее, и я вижу, как, наконец, вздрагивает Кабуто, который словно попал на крючок моего взгляда. Он дергается большой пойманной рыбой, под гипнозом ему не сладко. Он уже не выглядит таким уверенным, как был раньше. Говорят, что у страха глаза велики, вот у него сейчас были широко распахнутые, как у страха, глаза. Похоже, проникнуть внутрь его головы у меня не получится, взгляд его сейчас – полубезумный. Кабуто дышит часто и неровно. Его волосы – светлые, мягкие, собраны в тугой хвост. Я тяну его за волосы, и он слушается, я не хочу видеть то, что он видит там, под гипнозом. Я придерживаю его одной рукой и продолжаю тянуть за волосы, дожидаясь вскрика. Будешь считать себя умнее? Будешь, паскуда?
Я рассматриваю его тело. Вначале я хотел его... ну так, как это возможно с мужчиной. Потом передумал, просто стянул с него брюки, оставив их болтаться на уровне колен. Тело у него было самое обычное, крепкие ноги, светлые волосы на светлой коже. Наверное, саннину нравится. Когда я провожу ладонью по его спине, Кабуто вздрагивает снова, шепчет что-то невнятное. Наверное, ему страшно. Самонадеянный дурак. Мне смешно, но я не смеюсь, просто глажу его по спине. Отчего-то мне неприятно раздвигать его ноги, хотя ничего противного в Кабуто нет. Наоборот даже. Может, поэтому и неприятно. Он так легко поддался на технику. Похоже на то, будто разбегаешься, намереваясь проломить плечом стену, а вместо этого встречаешь хлипкую преграду седзи и валишься на землю.
Я разворачиваю его к себе лицом, снимаю очки. Дурацкая идея – примерить их, я убираю их, смотрю в темные пустые глаза. Обхватываю одуревшее лицо ладонями. Кабуто сейчас такой, какой, наверное, под змеиными техниками саннина, покорный, послушный. И молчит. Губы приоткрыты, но он молчит. Оказывается, рядом с Кабуто тоже можно молчать. Но мне все еще хочется отплатить саннину.
Это проще, чем кажется. Это быстрее, чем кажется. Это не настолько приятно, как кажется. Приятно – да. Но не больше того. Я с сомнением гляжу на пепельноволосую макушку, но по-прежнему держу его так, как мне удобно, продолжаю вталкивать в эти теплые губы, которые не изгибаются в усмешке. Все-таки в книгах пишут совершенно иные вещи, чем оно на самом деле. Удовольствие оттого, что я вовремя вынул и теплые тягучие капли высыхают сейчас на его растерянном бездумном лице – это удовольствие намного больше, чем от самого процесса.
Я чувствую себя как-то отстраненно. Это не самое верное слово, но я не могу лучше. Я надеваю очки обратно на его лицо, подтягиваю на нем брюки, сам не зная зачем. У меня такое чувство, будто я опять что-то испортил, сломал безвозвратно. Я не люблю сломанных вещей, я их не склеиваю. Я их выкидываю. Как тот фонарь, который мне подарил Итачи. А потом сам уронил его и наступил случайно, хотя знал, знал, что тот стоит неустойчиво. Испортил весь фонарь, короче. Пришлось выкинуть. Итачи сказал: «Это всего лишь фонарь. Ну и что?». Да ничего, Итачи. Это всего лишь клан, правда? Проклятый Итачи умел как-то все обесценивать. Итачи умел создавать, а потом рушил, да так, что лучше б не создавал.
Итачи, ты заплатишь за это.
Когда на следующий день сталкиваюсь с Кабуто, я не желаю смотреть ему в глаза. Вчера я так и ушел, оставив его лежать посреди комнаты. Сегодня Кабуто стоит с извечной насмешкой, а саннин ничем не выдает своего недовольства. Мысли обоих – как за темной стеной, и я опять не могу проникнуть за барьер. Я стою перед ними, слушаю их негромкий разговор. Мне самому уже кажется, что штаны действительно слишком короткие.
Никакого наказания от саннина. Мне кажется, или Орочимару действительно с насмешкой глядит на меня. Вспоминает мой вчерашний визит, или мне кажется? У меня плохо с чувством юмора, и я не понимаю, что значат все эти усмешки, ухмылки и полуулыбки. Вот Кабуто в этом прекрасно разбирается. Почему он смотрит на меня в упор, а я не смею поднять глаз, будто не я ему, а он мне в лицо спустил? Я догадываюсь, что он ничего не сказал саннину. Не захотел конфликта. Ворон ворону глаз не выклюет… или я опять неправильно понял эту идиому. Но почему они смеются? Разве я смешон?
Бета: $еребристый водолей
Фандом: Наруто
Пейринг: Саске/Кабуто
Размер: мини
Категория: слэш
Ворнинг: POV Саске, ООС, попытка поиграть со стилем.
Рейтинг: NC-17
Размещение: все вопросы в умыл
Дисклеймер: с миру по нитке – графоману фанфик (с)
Примечание: написан на восьмой тур кинк-феста по заявке:по заявке:
Саске/Кабуто. использование шарингана.
Саске - переходный возраст. Интерес к Орочимару. Отказ.
Гнев. Изнасилование Кабуто как самого вероятного любовника Орочимару
От автора: Я хотела переписать текст, чтобы он стал понятнее, но потом передумала (а кроме того, неохота). Так что пусть лежит здесь, с остальными текстами. И да, я вижу Саске именно таким.
___________________________
читать дальшеЗдесь, в Отогакуре, слишком много непроницаемого. Я, в общем-то, совсем не склонен раскрываться перед каждым вторым, да и перед кем-либо, но сплошные стены напрягают даже меня.
Взять, к примеру, того же саннина. Однажды пытался медитировать, - успокоишься тут, когда над головой нависает многотонная громада земли и камня! - так вот, пытался медитировать и случайно подобрал сравнение. Теперь я могу точно сказать, на что он очень похож. На стеклянный шар: вот у Хокаге был такой большой стеклянный шар, в котором клубился белый дым, а потом открывалась ясная картина. Я сам однажды видел. И вот саннин очень похож на такой шар, только из темного стекла, и непонятно, что там внутри клубится. И кому эти ясные картины открываются.
А может быть, я ошибаюсь, и кому-то очень даже понятно, что там у саннина в башке творится. Иногда полезно подумать про что-то, кроме нависшей толщи земли над головой. Ну, или известно чего. Или прошлое вспоминать, еще чего. Есть такая поговорка, кто старое помянет - тому глаз вон, а мне без глаз хоть не живи.
В детстве у меня был фонарь в комнате - я принес его с одного праздника. Здоровый такой фонарь, ярко-желтый, и свеча в него была вставлена тоже желтая, это было еще давно, как говорят в книгах - в прошлой жизни. У нас тут много книг, не все же время медитировать или тренироваться. А, ну про фонарь. Красивый такой, только неустойчивый. И падал иногда набок, особенно когда по половицам кто-то тяжелый проходил. А у Итачи манера была... вот, я опять на него сбился. Сказал же себе - не думать лишнего, не представлять себе, чего глаз не видит... Заметно, наверное, что я книг начитался, и все эти обороты речи, поговорки, и как говорит Кабуто, идиомы, из меня сыплются. Как из рога изобилия, кстати, интересно, что это. Значения половины поговорок и идиом этих я так и не знаю. К примеру, красивое же выражение: "беречь, как зеницу ока". Наруто понятно, почему зеницу ока надо беречь, но что это такое - "зеница"? Не у Кабуто же спрашивать, верно? А Наруто вообще говорил - "синица". На то он и Наруто. Сижу, напичканный всеми этими поговорками, знаниями, воспоминаниями, в голове тысячу раз уже проиграл Итачи и выиграл столько же, и хорошо, что нет никого, кто бы спросил: "Саске-кун, пойдем, поедим мороженого?". В Отогакуре есть свои плюсы.
Капли тихо-тихо падают, и, если сидеть неподвижно, расслабиться, можно почувствовать, как они набухают на острых камнях и потом срываются вниз, ударяются, разлетаются брызгами. Можно услышать и почувствовать не только это, конечно. Но приятнее всего следить именно за каплями. Еще до Академии я видел водные часы однажды - красивая и занятная штука. Мы ходили тогда в ту деревеньку на праздник, который затянулся до ночи, мне там еще фонарь... так, фонарь лучше не вспоминать. Вот саннин вчера сказал, что я делаю успехи. Не знаю, чего он там ожидал - что я прыгать буду выше головы, потеряв штаны, или там обрадуюсь дико. Я радоваться, понятно, не стал. Конечно, делаю успехи, это вполне закономерный результат тренировок. Если бы я совсем бесталанный был, или задницу просиживал, как некоторые, или там, у зеркала полдня с расческой проводил - тогда успехи были бы неожиданностью. А так - чего радоваться-то? Интересно, может саннин всерьез считает, что я Итачи убью и обрадуюсь до потери чувств? Плясать там начну, или что еще, песни петь? Саннин не понимает, что для меня смерть Итачи. Таким жалким словом как "радость", я бы это описывать не стал. Смерть Итачи - это то, ради чего я живу. Ради чего я тренируюсь, мыслю, существую, в конце концов. Я не могу даже думать ни о чем, кроме него, недаром он мне все время в голову лезет. И радость - это какая-то очень мелкая и невыразительная эмоция, чтобы описать мое состояние, когда я... Когда я убью Итачи. Я имею право думать, что случится именно так. Я имею право произносить это вслух и мысленно. Я убью Итачи.
Саннин, конечно, странный. И логика у него тоже... мягко говоря, странная. Своеобразная. Он говорит: "Мы с тобой похожи". Он видит то, чего не вижу я. Подмечает мои успехи, как свои собственные. Саннин считает, что у нас похожие мысли, но он не мститель, что бы он там не мнил о себе. Я только одного мстителя знаю, я его каждое утро в зеркале вижу. И саннин тут не причем, нас ничего не связывает, что бы он там ни думал. К примеру, с Наруто нас связывает общее прошлое. Как с Сакурой или Сенсеем. Ключевое слово тут - прошлое. Прошлое, настоящее – ступени, очередные ступени, как очередные запятые у зрачка. Ступени, стадии, можно называть как угодно. Сначала тренировки в Академии, потом с командой номер семь, теперь с саннином. И эта ступень - шаг на пути к цели. К вершине, к логическому завершению. Команда семь - это, как говорят в книгах, пройденный этап. Или, как еще говорят, только не в книгах, завяли помидоры, сандалии жмут, и нам не по пути. Я не влезаю в детские сандалии, в которых до сих пор ходит Наруто. И уже не влезу никогда, жесткая ткань впивается и натирает мозоли. Так что Наруто может быть генином, чунином, да хоть Хокаге. Сандалии жмут, и нам не по пути, тем более что пути ниндзя у нас с ним никогда особо не сходились. Так, пересеклись на короткий срок.
Вот, опять из меня поперли какие-то дурацкие даже не поговорки, а детские словечки. Порой мне хочется вынуть мозги из головы и отдать их Кабуто на хранение. Чтобы потом взять чистенькие, свежие, протертые заботливо мозги, вложить и с чистой головой выйти на поединок. Чтобы не отвлекаться на это глупое и повседневное, чтобы голова была заполнена одним четким действием, а не воспоминаниями. Порой мне кажется, что этого никогда не случится, так долго ждать. Я жду этого дня со слишком большим нетерпением, будто смотрю в полный котелок, а вода в нем никак не закипает, хотя пора бы. Но капли падают тихо-тихо, и я прекрасно понимаю, что с каждой каплей смерть ближе и ближе подбирается к Итачи, скалит острые зубы. Я знаю это, потому что ко мне она точно так же подбирается, точно так же щерится. И я скалюсь вместе с ней. Я убью тебя, мой старший брат. Я не боюсь умирать, потому что когда ты погибнешь, я умру счастливым.
А я умру. Я не питаю надежд, что разум саннина оставит моему хоть какой-то кусочек существования. И с каждой каплей это все ближе. Но не раньше, чем я исполню свою клятву. Саннин прерывает мои размышления. Желает поговорить. Я не против: в моих мыслях сейчас смысла столько же, сколько в падающих каплях. Не считая тех, что о мести, они такие глупые и дурацкие, что мне даже не жалко их. Не жалко мыслей, не жалко своего сознания. Зачем глупые сожаления, когда в жизни есть смысл? И пусть Кабуто сколько угодно говорит, что делать смерть смыслом жизни - это парадоксально, мне все равно.
Я не вслушиваюсь в слова саннина, которые он цедит в час по чайной ложке. Орочимару - скупой. Очень скупой, это заметно во всем. Он цедит слова, он никогда не тратит чакру свыше необходимого минимума. Сейчас саннин шутит, отпускает что-то насчет моих недлинных штанов, из которых торчат колени. Меня вполне устраивают эти штаны, пусть даже они короткие и из них торчат колени. Я носил такие штаны, когда был маленьким и еще не учился в Академии. Потом вырос из них, заказал себе точно такие же штаны. И еще одни. И ничего смешного или глупого в них нет.
- Смотри, а то разойдутся по швам, - усмехается Орочимару.
- Не разойдутся, - отвечаю я.
У меня плохое чувство юмора. Может, его нет совсем, не знаю, где я его потерял, это самое чувство. Может быть, оставил там, где все остальные - любовь там, нежность, жалость. Я не понимаю шуток, я не понимаю, почему саннин улыбается сейчас.
У меня вообще плохо с чувствами.
Сегодня саннин не улыбается. Молчит, не хвалит. Думает, что мне это не надо, наверное, раз я не радуюсь активно своим успехам. Непонятно, кто решил, что человек обязательно должен смеяться, когда смешно, плакать - когда больно. Я не хочу показывать то, что я чувствую. Я не смеюсь и не плачу, это совершенно лишнее, да мне и не хочется. Чем лучше мои успехи, чем больше я умею - тем ближе я к цели. Наверное, когда я буду стоять напротив Итачи, все мысли вымоет из головы ледяным потоком, мозги занемеют, как руки, которые слишком долго держишь в холодной воде. Я не хочу слышать в ушах свой собственный детский крик, когда это случится. Когда я слышу свой беспомощный крик, я теряю уверенность в себе. Нельзя поддаться Итачи. Надо выбросить из головы и крики тоже.
Да и вообще все бесполезные воспоминания, хотя бы взять этот праздник, когда Итачи взял и подарил мне этот фонарь, хотя я его не просил. Нет, я, конечно, хотел подарок, любому дураку приятно получать подарки, особенно в пять лет. А он взял и купил, только от этих всех воспоминаний нет никакого толку, они только мешают и заслоняют передо мной ясную и четкую цель.
Наверное, со стороны я кажусь совсем нелюдимым, но это всегда играло мне на руку. Другой Саске, который в тот день вернулся домой, и мама готовила ужин, и папа что-то рассказывал, и Шисуя был жив, и никто его не убивал вовсе… вот тот Саске, наверное, вполне мог бы дружить с Наруто и целоваться с Сакурой. Но я – не тот Саске, а история, как говорит Кабуто, не терпит сослагательных наклонений.
Я заканчиваю тренировку. Я устал. Я хочу пить, хочу спать, еще кое-что хочу… Но саннин смотрит на меня холодно и ничего не говорит. И я продолжаю, ведь он мой учитель, и лучше знает, когда мне надо остановиться. И как бы я не относился к Кабуто, но я доверяю его техникам. Поэтому я послушно выполняю приказ.
Когда все заканчивается, я не спешу уходить. Я стою и смотрю на саннина. Мне кажется, что мы давно существуем вместе. Но это обманчивое ощущение. Просто капли падают так медленно.
Саннин сильнее меня. Я чувствую это, я рад этому. Чему меня может научить слабый? Чему может научить тренировка с командой семь, с девчонкой, которая всего и умеет, что контролировать чакру? Конечно, еще она умеет быть преданной и верной, но мне-то что? Мне не нужны такие попутчики. Сандалии жмут, Сакура.
Орочимару – совсем другое. Саннин много знает и много умеет. С каждым днем часть его знаний переходит ко мне. От саннина есть толк.
Сегодня я вновь задерживаюсь после тренировки. Сегодня у Орочимару хорошее настроение, и он не отказывается от моего общества. Мы сидим рядом. Рядом с саннином хорошо молчать. Его спокойствие – это спокойствие известковой капли на выступе сталактита. Порой мне даже кажется, что ему можно доверять. Впрочем, можно – не значит нужно.
Саннин – талантливый. Я уважаю талант, и особенно то, что он делится им. Понятное дело, что не за так, но кто сейчас будет раздавать свои умения забесплатно? Разве что дураки, вроде Наруто и его учителя. Орочимару иногда говорит о нем. Не со мной – с Кабуто. Но я все равно слышу, это как слушать капли. Орочимару говорит, что другой саннин вместе с Наруто и Сакурой пытались найти Отогакуру. Орочимару говорит, что другой саннин – бездарь, лентяй и волокита. Я слушаю и не сомневаюсь, что они с Наруто сошлись характерами.
Не знаю, что из себя представляет другой, но мой саннин, если можно сказать так – мой саннин вызывает уважение. И это хорошо. Мы сидели молча, капли падали, оставляя крохотные частицы известняка, отражения стен дробились в лужах. Саннин опытный. Неизвестно отчего, но я не могу сегодня мыслить связно. Будто в иллюзию попал, и только шум воды напоминает мне о реальности этого мира. Хотя точно так же он может говорить об иллюзии. Какая ерунда. Мысли дробятся, как отражения в лужах. Я успокаиваюсь и не слушаю больше ни воду, ни мерное дыхание. Я закрываю глаза и не думаю ни о фонарях, ни о саннинах, ни о тренировках. Я вижу перед собой высокий силуэт, я осознаю, что сегодня я стал еще на одну каплю сильнее.
- Саске, - говорит Орочимару и смотрит на меня выжидающе.
Я молчу и смотрю на него в ответ. Саннин что-то хочет от меня?
Всю ночь я думаю об этом. Внутри меня – несколько голосов, которыми я думаю. И вот тот голос, который обычно размышляет о саннине, этот голос почему-то сегодня громче других. Не громче голоса мамы и папы, конечно. Но тоже громкий. Я понимаю, что все это временно, я понимаю, что завтра голос стихнет, но сегодня ночью он все же не дает мне покоя. Я встаю под душ и вслушиваюсь в свое тело. Тело впитывает тепло, как губка – воду. От тепла мне становится хорошо, совсем хорошо, и я думаю о том, что саннин, наверное, тоже стоит сейчас и принимает душ. Так же смотрит на маленький черный сток в полу, черный, как ночное небо, куда уходят все мои мысли, смытые водой.
Обычно я все же раздумываю перед тем, как делать. Но сегодня все шло как-то наперекосяк. Я сначала одеваюсь и выхожу, а потом думаю. Я сначала стучусь к нему, четко, раз-два-три, как стучу в любые двери, а потом думаю. И я смотрю на него, сидящего на краю постели, и мои мысли наконец-то догоняют меня.
- Саске?
- Орочимару-сама, - говорю я и делаю шаг внутрь. Раз-два-три, и я буду уже у кровати, раз-два-три… но саннин поднимается вдруг, запахивает на себе халат. А я все так же стою в дверях и делаю неуверенный шаг внутрь. Я ненавижу, когда может показаться, будто я робкий или несмелый, и, восстанавливая попранное достоинство, я делаю два широких шага. Вроде как мне совсем наплевать на то, что он может обо мне подумать. Но я и в самом деле не трус. А Кабуто трус, я это ему и в лицо сказать могу при случае. И говорю. А он мне - стратегия. Маневры отхода на заранее заготовленные позиции. Стратегия, Саске. Снисходительно так. Сыт я вашей гребаной снисходительностью по самое горло. Если ты трус, трусом и останешься, и не надо лицемерно называть это стратегией или там, тактикой, или другими умными словами.
Саннин молчит, темные волосы блестят, как лаком покрытые. Действительно был в душе, и они еще не высохли, мокрые и наверняка гладкие. Мне хочется провести ладонью и проверить – такие ли они гладкие на самом деле. Шаринган позволяет видеть на два шага вперед. Жаль, что это касается только боя. Я делаю еще один шаг, мелкий шажок, и поднимаю руку.
И тут он мне запретил.
Не двигаясь, не применяя техник, не раскрывая узкого рта запретил. Не позволил подойти и прикоснуться, а я всего лишь хотел потрогать и узнать – гладкие ли? Саннин мне глазами запретил. Сказал вот буквально: "Саске, не сметь". А глаза у него, хоть и необычные, конечно, но никакого Шарингана в них нет. Или другого додзюцу. Я раньше не думал, что так можно, одним взглядом.
Однако запретил. Все понял, можно не сомневаться. Но запретил. Высокая, темная стена, за которую мне не положено.
И я ушел. Что мне там стоять, на него смотреть? Смотреть на эти влажные волосы, на то, как медленно ползет вверх уголок рта, обнажая зубы в усмешке? Вдарить бы по этим зубам так, чтоб повылетали, и не техникой, а кулаком, от души, чтоб почуять боль в костяшках.
Не поднимая глаз, пошел в неизвестно куда по коридору, и не сразу дошло, что это было оскорбление. Оскорбление! А оскорблений я не терплю, и терпение я сейчас тоже куда-то потерял. Проклятый саннин!
И я почти уже развернулся, и тут увидел его. Кабуто. Обманчиво неспешная походка, предельное серьезное и деловое выражение лица. И пошел за ним, как привязанный. Он-то наверняка гладит и черные, как лак волосы, и все остальное. Несмотря на то, что трус, он все равно намного ближе к саннину, чем я. Пошел за ним, огибая выступы. Ноги об себя и вытирать никому не позволю. Лезть в опасность как головой в петлю глупо. Быть хитрым значит уметь найти другие способы сорваться, выместить ярость. Выместить – хорошее слово. Это я и сделаю, буду хитрым и умным. Я тоже понемногу учусь.
С Кабуто я не церемонился, так как с ним. Саннин сильный и учит меня, а Кабуто тут на подхвате, какое бы серьезное выражение он не цеплял на свое лицо.
- Вламываешься без спросу?
- Вламываюсь, - подтверждаю я, закрывая за собой двери. Кабуто невозмутимый, молча раскладывает какие-то бессчетные папки с бумагами, ерунду какую-то методично расставляет, карандаши под углом в сорок пять градусов в стакане.
- Откуда ты такой вежливый взялся?
- Какой есть, - внутри медленно закипает, как вода в том котелке.
- Кто тебя таким грубым сделал? – Спрашивает он, чуть усмехаясь. Непонятно, серьезно спрашивает, или все же насмехается. Считает себя умнее меня. Смотрит на меня своими темными непроницаемыми глазами. Еще одна стена, за которую не пройти. За которой не видно мыслей.
Кабуто в чем-то похож на Сенсея, на бывшего, вернее, Сенсея, и дело вовсе не в светлых волосах и темных глазах. Сенсей - такая же закрытая книга, как и Кабуто. У одного на лице бликующие очки, у другого - маска, за которую невозможно заглянуть. Строгость Какаши - маска, и веселье зачастую - тоже маска. А что там под ней, никому не известно, в любом случае - не мне, да и не было у меня особо желания под эту маску заглядывать.
- Неважно, - говорю ему, - кто создал меня таким.
- Как же неважно, - говорит он мне в ответ.
- Члены клана Учиха сами создают себя.
- Агамогенез, - говорит Кабуто.
А я не знаю, что такое агамогенез, и я не знаю, почему Кабуто ухмыляется, поглядывая на меня. Наверное, я сказал какую-то глупость с его точки зрения. Наверное, отпустит сейчас еще одну шуточку.
У меня плохое чувство юмора. Чего нет, того нет. Я молча поднимаю на него взгляд, я знаю, какого цвета сейчас мои глаза, я чувствую это существом своим. Но Кабуто продолжает ухмыляться, очки кидают отсвет на лицо. И на какую-то крохотную секунду мне в голову приходит мысль, что очки защитят его.
Абсурдная мысль.
На какой-то миг я даже поверил в это. Секунды тянутся медленнее, и я вижу, как, наконец, вздрагивает Кабуто, который словно попал на крючок моего взгляда. Он дергается большой пойманной рыбой, под гипнозом ему не сладко. Он уже не выглядит таким уверенным, как был раньше. Говорят, что у страха глаза велики, вот у него сейчас были широко распахнутые, как у страха, глаза. Похоже, проникнуть внутрь его головы у меня не получится, взгляд его сейчас – полубезумный. Кабуто дышит часто и неровно. Его волосы – светлые, мягкие, собраны в тугой хвост. Я тяну его за волосы, и он слушается, я не хочу видеть то, что он видит там, под гипнозом. Я придерживаю его одной рукой и продолжаю тянуть за волосы, дожидаясь вскрика. Будешь считать себя умнее? Будешь, паскуда?
Я рассматриваю его тело. Вначале я хотел его... ну так, как это возможно с мужчиной. Потом передумал, просто стянул с него брюки, оставив их болтаться на уровне колен. Тело у него было самое обычное, крепкие ноги, светлые волосы на светлой коже. Наверное, саннину нравится. Когда я провожу ладонью по его спине, Кабуто вздрагивает снова, шепчет что-то невнятное. Наверное, ему страшно. Самонадеянный дурак. Мне смешно, но я не смеюсь, просто глажу его по спине. Отчего-то мне неприятно раздвигать его ноги, хотя ничего противного в Кабуто нет. Наоборот даже. Может, поэтому и неприятно. Он так легко поддался на технику. Похоже на то, будто разбегаешься, намереваясь проломить плечом стену, а вместо этого встречаешь хлипкую преграду седзи и валишься на землю.
Я разворачиваю его к себе лицом, снимаю очки. Дурацкая идея – примерить их, я убираю их, смотрю в темные пустые глаза. Обхватываю одуревшее лицо ладонями. Кабуто сейчас такой, какой, наверное, под змеиными техниками саннина, покорный, послушный. И молчит. Губы приоткрыты, но он молчит. Оказывается, рядом с Кабуто тоже можно молчать. Но мне все еще хочется отплатить саннину.
Это проще, чем кажется. Это быстрее, чем кажется. Это не настолько приятно, как кажется. Приятно – да. Но не больше того. Я с сомнением гляжу на пепельноволосую макушку, но по-прежнему держу его так, как мне удобно, продолжаю вталкивать в эти теплые губы, которые не изгибаются в усмешке. Все-таки в книгах пишут совершенно иные вещи, чем оно на самом деле. Удовольствие оттого, что я вовремя вынул и теплые тягучие капли высыхают сейчас на его растерянном бездумном лице – это удовольствие намного больше, чем от самого процесса.
Я чувствую себя как-то отстраненно. Это не самое верное слово, но я не могу лучше. Я надеваю очки обратно на его лицо, подтягиваю на нем брюки, сам не зная зачем. У меня такое чувство, будто я опять что-то испортил, сломал безвозвратно. Я не люблю сломанных вещей, я их не склеиваю. Я их выкидываю. Как тот фонарь, который мне подарил Итачи. А потом сам уронил его и наступил случайно, хотя знал, знал, что тот стоит неустойчиво. Испортил весь фонарь, короче. Пришлось выкинуть. Итачи сказал: «Это всего лишь фонарь. Ну и что?». Да ничего, Итачи. Это всего лишь клан, правда? Проклятый Итачи умел как-то все обесценивать. Итачи умел создавать, а потом рушил, да так, что лучше б не создавал.
Итачи, ты заплатишь за это.
Когда на следующий день сталкиваюсь с Кабуто, я не желаю смотреть ему в глаза. Вчера я так и ушел, оставив его лежать посреди комнаты. Сегодня Кабуто стоит с извечной насмешкой, а саннин ничем не выдает своего недовольства. Мысли обоих – как за темной стеной, и я опять не могу проникнуть за барьер. Я стою перед ними, слушаю их негромкий разговор. Мне самому уже кажется, что штаны действительно слишком короткие.
Никакого наказания от саннина. Мне кажется, или Орочимару действительно с насмешкой глядит на меня. Вспоминает мой вчерашний визит, или мне кажется? У меня плохо с чувством юмора, и я не понимаю, что значат все эти усмешки, ухмылки и полуулыбки. Вот Кабуто в этом прекрасно разбирается. Почему он смотрит на меня в упор, а я не смею поднять глаз, будто не я ему, а он мне в лицо спустил? Я догадываюсь, что он ничего не сказал саннину. Не захотел конфликта. Ворон ворону глаз не выклюет… или я опять неправильно понял эту идиому. Но почему они смеются? Разве я смешон?
@темы: Кабуто, (c) Lady Aribet, Ангст и пафос, Lady Aribet фанфики, ойбля!, Еби меня, деревня Звука!, slash, Фанфики, Нарутень
-
-
13.04.2010 в 18:35шикарен, как всегда
-
-
13.04.2010 в 18:42Мррр, спасибо, я тут каваюсь)))
Я на восьмой тур написала шесть текстов, что ли...)
-
-
13.04.2010 в 18:49а на какие заявки?
-
-
13.04.2010 в 18:51-
-
13.04.2010 в 19:04Мммм, этот, потом про Кисаме и Итачи (мпрег), про Орочимару и детей - стеб, про Кисаме/Саске, и два текста про Райдо/Генму.
$еребристый водолей
-
-
13.04.2010 в 19:08вот эти три - читал **
Кисаме/Саске,
жестокая ><
-
-
13.04.2010 в 19:12-
-
13.04.2010 в 19:14Ахахахах)))
Кисаме/Саске,
жестокая ><
Уточню - Кисаме Саске самехадой))) в заявке не было указано, как именно, но лично у меня - лезвиями по спине.
schuhart_red
Мрмрмрм))) спасибо)))
-
-
13.04.2010 в 19:15сразу вспомнился троллинг сакура\саске кунаем
-
-
13.04.2010 в 19:17-
-
14.04.2010 в 23:05Жестоко)))
schuhart_red
-
-
16.04.2010 в 15:31Найто тоже прекрасен.мииилый)))) Но я не про то, я про текст. Стиль действительно несколько отличается от привычного, не могу сказать, что мне это не нравится, но я такой пень, что тебя бы не угадала. Хотя нагло вру, потому что на кинках давненько не была и вапще уже до текстов дохожу очень долго - времени нет, меня засосало и все дела. Но несмотря на это хочется крякнуть от души: аффтар пиши исчо! а то нам как бы маловато будет.Орочимарка ну такой.....
-
-
16.04.2010 в 17:42Мрррр, как мне приятнааа))) Я иногда шифруюсь, ога)
-
-
19.02.2011 в 18:55-
-
20.02.2011 в 20:03Не люблю я его)))
-
-
20.02.2011 в 20:16Да понятно ))) Его только Наруто любит, но он не считается.
-
-
20.02.2011 в 20:19Его еще фикрайтеры любят
-
-
20.02.2011 в 20:21Да? Мне кажется, в основном любители АУшек и СасуНару.
-
-
20.02.2011 в 20:26Вы сейчас, по-моему, про овер75% фандома сказали)))
-
-
20.02.2011 в 22:27Ааа... эээ... Просто я читаю остальные 25%.
-
-
20.02.2011 в 22:55-
-
20.02.2011 в 23:20-
-
20.02.2011 в 23:27-
-
21.02.2011 в 00:45