Религия учит нас, что только в страдании есть истинный смысл спасения.
А каждодневное удовольствие – козни нечистого, чтобы совратить наши души.
Счастье должно быть мимолетным и единомоментным. И никакое человеческое существо не может постоянно существовать в состоянии счастья, так как невозможно бесконечно долго прижиматься к теплой батарее – ожоги могут быть, даже если нет обжигающего жара. Но тушат-то обычно на медленном огне. Таким образом, постоянно счастье невозможно, и стремление к этому – желание нечистого совратить наши души.

Если принимать это на веру, то многое становится понятным и относительным приемлемым. И это унылое серое небо, покрытое удивительной и странной красоты облаками, и взмах вороньих - почти назгульих крыльев, и тающий снег на ржавой крыше замка из стали и бетона. И холод, и снежная хлябь, и вся эта бессмыслица.

Возможно, тогда это дикость и грех – вообще желать счастья, желать его постоянно, желать получить его немедля, сей же час, а не ждать ясного будущего. И не наслаждаться пыльными объедками былого – хотя бы тот день, когда же это было… кажется, так недавно, девятнадцатого, кажется. Хотелось разбить это намытое солнечным сиянием стекло, хотелось, чтобы осколки взметнулись вверх – и поглядеть на все это в замедленной съемке. Кажется, тогда я абсолютно забыла обо всем, забила на проблемы, пошла по улице с непокрытой головой, хотя было холодно, и, кажется, даже нос потек.
Было такое счастье… абсолютно необъяснимое почти никому.

И, в противовес, видимо, этому, в противовес солнечному беззаконию девятнадцатого дня последнего месяца зимы – весна второго дня. Вороны, небо, снег.

Последним мазком – салат на морском дне. Я не шучу, так оно и было – унылая пластиковая мисочка с надписью «салат на морском дне». Орфография и пунктуация сохранены. И в невнятной разноцветно-серой мешанине – завершающий штрих.

Нет, не таракан. Салат, хоть и на дне, но свежий.

Нет, на вареных яйцах и кукурузе, на кальмарах и соленых огурцах, на слое майонеза, на всем это крохотной горсточкой лежат крупинки красной икры.
Я едва не разрыдалась, увидев это. Это было по-настоящему страшно. Будто клеймо поставили.
Даже не мещанство, даже не стыд и позор – нечто невообразимо более страшное.
Экзистенциальный ужас какой-то.

"Будь проклята эта достоевщина, преследующая русского человека, и будь проклят этот русский человек, видящий ее во всем..."
(с) ПВО