Добралсо до фб-инсайда, прочитал последние темы по косой, а там прекрасное - выложили ссылку на совершенно ужасающий фемслэш, после которого у меня глаза повылазили, как фараоновы змеи.
Но это не суть, суть в том, что там на соо была чудесная картинка, и я ее спиздил.
Окей, мне стыдно, я прочувствовал.
Начну повествование издалека. Я совершенно бессовестным образом морально пал и прочитал книжку из серии "сталкерокнижек", хотя, казалось бы, гермионаникагда, но тем не менее. Я ее прочитал и мне понравилось
, и я прочитал еще одну, и мне не понравилось, и в сомнениях, надобно ли сочинять на них рецензию, и будет ли сие интересно читателю. Ежели что - книжки про ухлюпиков, сочненькие весьма.
Но после морального моего разложения стало понятно, что в организме мне не хватает какой-либо епитимьи, кооторую я и не применул на себя наложить.
А именно
начал продолжил читать Достоевского.
О, Достоевский!
читать дальше про Достоевского?
Можно я больше не буду говорить о своей любви к соционическому конфликтнику этому великому русскому писателю? Из всего его творчества толком я читал только "Бедных людей", два раза, в 10 и 16, что ли лет. Каждый раз, когда начинал читать, думал, что бедный людь - это я. "Преступление и наказание" я позорно проболел, а сочинение гнусно писал по критическим статьям. Ну и еще "Даун Хаус" смотрел сто тысяч лет назад, позор мне.
Как известно, Достоевского нельзя читать в ноябре, иначе всенепременно повесишься. Я решил, что солнечный июнь вполне подойдет.
В качестве объекта чтения мною были выбраны "Бесы". Главным образом потому, что их нет в школьной программе, я принципиально школьную программу не перечитываю (не помню, из какого именно принципа, но тем не менее).
Окей, "Бесы". Я сейчас осилил примерно треть книги. Читается тяжело, много действующих лиц, приходится возвращаться и перечитывать (вот ну не знал Достоевский, что писать одновременно "Алексей Нилыч" и "Кириллов", а также "инженер" - это моветон))), первые цать страниц главные действующие лица особой симпатии не вызывали. Сейчас вот начало разворачиваться действие, и начался экшн, намечается дуэль Ставрогина, и какое-то тайное общество, в общем, интересно, потому что продраться через дружбу Варвары Петровны и Степана Трофимовича - это вам не французский салон Анны Павловны! Вместе с тем, конечно, потрясающий писатель. Слова изумительно подобраны, подходят друг другу, ни одного ни выкинешь, а какой богатый словарный запас, и умение им пользоваться! И юмор у него своеобразный тоже есть, очень мне нравится.
Потом я наткнулся на одно описание, и мне захотелось утащить его на фб в какой-нибудь тред про монстров фандомов)))
"Я встретил Кармазинова, «великого писателя», как величал его Липутин. Кармазинова я читал с детства. Его повести и рассказы известны всему прошлому и даже нашему поколению; я же упивался ими; они были наслаждением моего отрочества и моей молодости. Потом я несколько охладел к его перу; повести с направлением, которые он всё писал в последнее время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания, в которых было столько непосредственной поэзии; а самые последние сочинения его так даже вовсе мне не нравились.
Вообще говоря, если осмелюсь выразить и мое мнение в таком щекотливом деле, все эти наши господа таланты средней руки, принимаемые, по обыкновению, при жизни их чуть не за гениев, — не только исчезают чуть не бесследно и как-то вдруг из памяти людей, когда умирают, но случается, что даже и при жизни их, чуть лишь подрастет новое поколение, сменяющее то, при котором они действовали, — забываются и пренебрегаются всеми непостижимо скоро. Как-то это вдруг у нас происходит, точно перемена декорации на театре. О, тут совсем не то, что с Пушкиными, Гоголями, Мольерами, Вольтерами, со всеми этими деятелями, приходившими сказать свое новое слово! Правда и то, что и сами эти господа таланты средней руки, на склоне почтенных лет своих, обыкновенно самым жалким образом у нас исписываются, совсем даже и не замечая того. Нередко оказывается, что писатель, которому долго приписывали чрезвычайную глубину идей и от которого ждали чрезвычайного и серьезного влияния на движение общества, обнаруживает под конец такую жидкость и такую крохотность своей основной идейки, что никто даже и не жалеет о том, что он так скоро умел исписаться. Но седые старички не замечают того и сердятся. Самолюбие их, именно под конец их поприща, принимает иногда размеры, достойные удивления. Бог знает за кого они начинают принимать себя, — по крайней мере за богов. Про Кармазинова рассказывали, что он дорожит связями своими с сильными людьми и с обществом высшим чуть не больше души своей. Рассказывали, что он вас встретит, обласкает, прельстит, обворожит своим простодушием, особенно если вы ему почему-нибудь нужны и, уж разумеется, если вы предварительно были ему зарекомендованы. Но при первом князе, при первой графине, при первом человеке, которого он боится, он почтет священнейшим долгом забыть вас с самым оскорбительным пренебрежением, как щепку, как муху, тут же, когда вы еще не успели от него выйти; он серьезно считает это самым высоким и прекрасным тоном. Несмотря на полную выдержку и совершенное знание хороших манер, он до того, говорят, самолюбив, до такой истерики, что никак не может скрыть своей авторской раздражительности даже и в тех кругах общества, где мало интересуются литературой. Если же случайно кто-нибудь озадачивал его своим равнодушием, то он обижался болезненно и старался отмстить.
С год тому назад я читал в журнале статью его, написанную с страшною претензией на самую наивную поэзию, и при этом на психологию. Он описывал гибель одного парохода где-то у английского берега, чему сам был свидетелем, и видел, как спасали погибавших и вытаскивали утопленников. Вся статья эта, довольно длинная и многоречивая, написана была единственно с целию выставить себя самого. Так и читалось между строками: «Интересуйтесь мною, смотрите, каков я был в эти минуты. Зачем вам это море, буря, скалы, разбитые щепки корабля? Я ведь достаточно описал вам всё это моим могучим пером. Чего вы смотрите на эту утопленницу с мертвым ребенком в мертвых руках? Смотрите лучше на меня, как я не вынес этого зрелища и от него отвернулся. Вот я стал спиной; вот я в ужасе и не в силах оглянуться назад; я жмурю глаза — не правда ли, как это интересно?». Когда я передал мое мнение о статье Кармазинова Степану Трофимовичу, он со мной согласился."
Еще очень понравилось почему-то читать рассуждения Кириллова, про самоубийство:
" — Представьте, — остановился он предо мною, — представьте камень такой величины, как с большой дом; он висит, а вы под ним; если он упадёт на вас, на голову — будет вам больно?
— Камень с дом? Конечно, страшно.
— Я не про страх; будет больно?
— Камень с гору, миллион пудов? Разумеется, ничего не больно.
— А станьте вправду, и пока висит, вы будете очень бояться, что больно. Всякий первый ученый, первый доктор, все, все будут очень бояться. Всякий будет знать, что не больно, и всякий будет очень бояться, что больно. "
Вообще, там много на эту тему, и я прям понимать начинаю, почему японская классика так часто перекликается с русской.
Шатов тоже натура неоднозначная, но пока я не узнаю, чем же все закончилось, выводы делать остерегусь.
+ бонус. Быдлокун детектедСтихотворение капитана Лебядкина про "Краса красот сломала член" вынесло меня нафиг под стол, где я долго хохотал в летний полдень. Не, я все понимаю, что =конечность, я всеееоо понимаю, но, блин, все равно вынесло.
В общем, да, сначала нужно дочитать, а потом уже говорить, но мне дико хочется обсудить "Бесов" с кем-нибудь, ну или хотя бы просто творчество Федора Михайловича. А Капитан Лебядкин все равно жжот!Апдейт вообще не в тему, но.Впервые в жизни наступил на Мадару, хорошо так наступил, конкретно. На темной кухне черная кошка, беззвучно лакающая водичку, совершенно незаметна.
Наверное, он никогда мне этого не простит. Волосья вон на спине встопорщились как у канонного совсем.