Час змея

[LedyAribet]

Название: Час змея
Автор: Lady Aribet
Фандом: Наруто
Персонажи: Орочимару, Сасори, Кабуто (это не я, оно само. а может, и еще кто будет)
Размер: миди, в процессе
Категория: джен с намеками (чо уж там)
Жанр: флафф. (о как)
Ворнинг: флафф же. POV Орочимару и возможный ООС.
Рейтинг: NC-17 (я не уверена, но на всякий случай)
Размещение: все вопросы в умыл
Дисклеймер: с миру по нитке – графоману фанфик (с)
Примечание автора: мне неймется. и да, мне стыдно за неоконченные тексты.
___________________

В тот день причалы были влажны, качало водоросли прибоем, меня считали все отважным, а я не знал, что я такое.
(с) Nereis

Несомненно, здешняя местность была странной.
Песок пустыни, выжженной и безжизненной, перелетал через глубокий разлом в земле, протянувшийся на двадцать ли, терялся в высокой сочной траве. Тугие стебли в половину человеческого роста тянулись к солнцу на правой стороне разлома, упруго хлестали по ногам. На левой стороне прятались в песок оплавленные солнцем валуны, и ветер гнал изжелта-красную рябь по барханам. Барханы в свою очередь, тоже казались волнами – огромными, как во время цунами.

Я преодолел шаткий мост, отделяющий прохладное море травы от раскаленного простора пустыни, остановился на скрипучем деревянном настиле. Каменные столбы-опоры по обе стороны настила были пористыми, казалось, на них кислотой плеснули. Но это сделал все тот же песок, лизнувший мои ноги, словно горячий сухой язык огромной твари. И острая гранитная крошка тут же набилась в сандалии, застряла меж пальцев ног. Я непроизвольно поджал пальцы, пытаясь избавиться от песка, и оглядел пустыню, похожую на чей-то неудачный эксперимент. Неудачный ли? Может, оно так и было задумано…

Пока я предавался раздумьям, он успел подобраться ко мне совсем близко – так, что меня отвлекло лишь короткое, почти неслышное звяканье. Я и вида не подал, что заметил его, слишком много чести.

- Орочимару. – Скупо проговорил Сасори, вкладывая в одно слово и приветствие, и приятный разговор о погоде, и все то, что обычно говорят люди при встрече.
- Он самый, - ответил я, оглянулся на него, наконец, словно только что увидел. Вновь поднялся ветер, и жаркая рябь побежала, потекла по высоким горбам барханов. Сасори в двух словах объяснил, что не хочет терять со мной связи, будто я не знал этого, что мне тоже будет польза, будто я и этого не знал, а песок тем временем забивался в открытые носки моих сандалий. Сасори делал все медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Цедил слова по чайной ложке в час, и мне уже начало казаться, что скоро горячий ветер высушит мое тело, испещрит кожу, царапая крохотными песчинками. И я застыну каменным столбом, пока не солнце не рухнет в океан пустыни, а Сасори все так же будет стоять и сухо излагать свои планы и соображения, разделяя каждую свою мысль на десять, прежде чем высказать вслух. Но когда он закончил говорить, оказалось, что времени прошло всего ничего. Передвигался он, кстати говоря, аналогично – казалось, что деревянная уродина Хируко едва тащится, словно набитая яйцами старая черепаха, но это впечатление было обманчивым.

- Я согласен, - перебил я его, когда слушать стало совсем невмоготу. Сасори замолчал и уставился на меня, и отчего-то захотелось подразнить его, тоже замолчать, изредка произнося пару слов. Но я не был уверен, что у меня хватит терпения перемолчать Сасори, поэтому подтвердил слова коротким кивком.
- Хорошо, - кивнул в ответ Сасори. Длинные, торчащие дыбом пряди на полулысой деревянной башке закачались, и я не смог удержаться от улыбки. Сасори покосился на меня недоверчиво.
- Какой же ты… красивый, - сказал я и облизнулся.
- Поцелуй мою полированную деревянную задницу, - ответил он, и я был уверен, что Сасори сейчас довольно скалится в нутре марионетки. И нарочно громко заскрипел, развернулся, чтобы направиться в обратный путь.

Я сделал несколько шагов по мосту, размышляя о том, что от Хируко был толк, помимо использования по назначению. Сасори мог позволить себе такие паскудные шуточки, пока выглядел как грубый массивный урод. Попробовал бы он сказать что-нибудь эдакое, будучи большеглазым хрупким парнишкой?
Я не раз спорил с ним в свое время, стоило ли оставаться вечным мальчиком, но каждый раз Сасори не давал мне додумать мысль до конца. Наверное, ему самому осточертела собственная внешность, но ничего поделать с ней он не мог, поэтому и предпочитал пребывать в образе Хируко. И, хочу заметить, что в этом образе он было гораздо более сдержан, нежели показывая свое настоящее тело. Сразу вылезали откуда-то склонность к неврозам, возбудимость, и чувства его, закопанные глубоко и накрытые гранитной плитой, выбивались на поверхность, как ключ. Следует заметить, отравленный ключ. Но как только он вновь замыкался – выражаясь буквально и фигурально – как только он прятался от внешнего мира, то вновь становился невозмутим и спокоен.
К истеричности и нервозности склонны люди с недостатком внутренней гармонии. Возможно, все это шло от несоответствия внутреннего и внешнего, и Сасори давно перерос свое собственное кукольное тело, окончательно заматерел, зачерствел в душе. И я подумал, что уродливая, грубая, страшная рожа марионетки и была его настоящим лицом. Эта мысль заставила меня замедлить шаг.

Интересно, способен ли Сасори выпилить себе новую голову и перенести свое сознание в деревянную коробку, или же искусственное тело было пределом его возможностей? Из раздумья меня опять вывело мелодичное звяканье.

- Чего тебе? – обернулся я к Сасори, который не уполз в пустыню, а потащился за мной по мосту.
- Я принял решение, - сообщил тот, поглядывая снизу вверх раскосыми глазами, - в качестве моего особого расположения к тебе…
- Я польщен.
- Шиноби, - сказал Сасори, правильно поняв мой намек. – Отличный медик.
Я молча разглядывал такое близкое прохладное пространство леса. Сасори помолчал еще немного и добавил.
- Тебе придется кстати.
- И где? – спросил я, не выдержав. Демонстративно развел руками и широко оглянулся, - где?
- В деревне Камиидзуми. Через три дня.
- Девчонка? – спросил я.
- Мальчишка, - покачал головой Сасори.
- Мальчишка, - повторил я и облизнулся. Несколько горячих песчинок тут же налипло на язык.

Обновление

Деревня Камиидзуми не должна называться деревней. Пятнадцать дворов на перекрестке – да. Жалкое подобие человеческого поселения – да. Но не деревня, ни в коем разе.
И, несмотря на это, проезжих и прохожих здесь предостаточно – сказывалось удачное расположение деревни. Главная улица, продолжение крупного тракта, тянувшегося от ближайшего города, занесена песком – но не таким алым и жарким, как в пустыне. Песок пополам с пылью, серой и сухой, чахлые клочья голубоватой травы, пробивавшейся сквозь этот песок, и длинный след-колея на песке. Можно подумать, что извилистый и неглубокий след оставила небольшая змея, но это не так.

Мимо чайной, где я сижу и жду уже часа полтора, периодически прохаживается девица в кимоно цвета плодов вишни. Подол уже потерял цвет от осевшей на нем пыли. Девица приглашает прохожих отдохнуть в этой забытой всеми богами чайной. Узорная лента оторвалась от подола, и волочится по песку вслед за девицей, оставляя неглубокий извилистый след. Если уметь прислушиваться, можно услышать, как шуршат крохотные песчинки.

Я держал в ладонях чашку, разглядывая собственное бесформенное отражение, мелко подрагивающее. Сасори тоже любит чай, вспомнилось вдруг. Несмотря на то, что ему не требовалось ни пить, ни есть, Сасори испытывал некоторую привязанность к каждодневным человеческим ритуалам. Исполнял их порой с неуместным рвением, а попросту говоря, любил заморачиваться с чайными церемониями, соблюдая каждую мелочь и деталь, когда вполне можно было обойтись хорошо заваренным улуном.
Однако я часто поддерживал его в этих затеях – чашка хорошего чая может развязать язык не хуже пиалы саке. По правде говоря, язык в такие моменты развязывался преимущественно у меня, однако я не от этого особо не страдал. Контроля над собой я не терял, и никогда не говорил лишнего, а поболтать на отвлеченные темы всегда любил. А Сасори, соответственно, слушал, изредка вставляя свои меткие замечания, вроде "ммм" и "да-да". Но мне этого вполне хватало. Порой я ловлю себя на мысли, что смог бы поболтать хоть со статуей Хокаге, если он будет хоть немного покачивать каменной головой, и вставлять в мою речь глубокомысленные "ммм" и "да-да".

Последние лучи солнца истаяли в очередной чашке, словно масло. Стемнело, равномерно и неспешно. Обычно закат красив, но в этом деревне даже закат не радует – он такой же пылен и уныл, как засиженные мухами окна. Пейзаж не меняется с наступлением вечера, на нем невозможно задержаться взглядом – соскальзываешь, как соскальзывает вода с прохладного камня. Изжелта-серая дорога, тянущаяся мимо изгородь с сиреневыми пятнами цветущей глицинии, девица в ярком кимоно – уже привычная, как придорожный столб. Наверное, местные настолько привыкли, что и не замечают ее, как не замечают деревенских собак. По крайней мере, когда я спросил у хозяина, оказывает ли его девица еще какие-либо услуги, кроме зазыва посетителей, он сказал мне, что не знает никакой девицы.

Я поболтал чашку, к которой почти не притронулся. Сасори с некоторых пор перестал пить улун – говорил, что предпочитает зеленый, но я-то знал, в чем дело.
Это была незапланированная шутка - подбросить немного специй в чай. Ничего особенного, просто обострялись чувства, слегка пьянило и появлялось приятное легкое возбуждение, которое быстро проходило. Сасори нельзя было назвать наивным, он не доверил бы мне своей чашки никогда и ни за что - но доверив мне ополоснуть наш общий чайник, он просчитался.

В тот вечер погода была прекрасной, я сидел, прислонившись спиной к теплому дереву веранды, Сасори устроился неподалеку, раскинувшись на деревянных ступенях. Все началось вполне невинно, с его шутки по поводу Конан – хорошо, что она этого не слышала, и последующим обсуждением ее достоинств и недостатков. Вечер прошел в приятной и расслабляющей атмосфере, однако ближе к ночи все изменилось – когда у меня уже схлынуло все послевкусие, и я собрался спать, Сасори все еще похрустывал пальцами, и нервно озирался по сторонам. Я упустил из виду, что кровеносная система Сасори сильно ограничена. Получилось, что доза, доставшаяся ему, куда больше моей. Когда я сообразил это, то усмехнулся и пожелал ему спокойной ночи. Поднялся с остывшего дерева, и половицы тонко скрипнули. Прошел мимо Сасори, отметив в узких раскосых глазах плохо сдерживаемые чувства.
Не знаю точно, кого он представлял себе всю ночь, но спал он явно плохо.
Стены были тонкими, пропускали звук, словно сделанные из рисовой бумаги. Скрипели не только половицы под тяжестью его тела, скрипело все – тонко, пронзительно и гулко, протяжно, на разные лады, и только редкие, плохо сдерживаемые вдохи-выдохи вносили некое разнообразие. А я тоже лежал без сна, слушал всю эту какафонию скрипов и думал – как? Как он это делает?

По-видимому – никак. На следующий день ничего не закончилось. С самого утра я споткнулся обо что-то, валявшееся на полу в коридоре. Тонкое дерево упруго хрустнуло под моей ногой, я наклонился и обнаружил палец Хируко, вырванный напрочь.
Я некоторое время рассматривал его, поглаживая острые щепочки, потом сунул в рукав, и пошел по своим делам.

А Сасори уже не шутил. Не смеялся, не отпускал циничных паскудных шуточек. До полудня он дотерпел, скрипя зубами, но после, часам к трем, нежеланные ощущения выгнали его из марионетки, и хорошо – нервный, бегающий по комнате мальчишка выглядит куда приятнее, нежели озабоченное скрипучее чучело, горбатое и страшное, как личная жизнь Джирайи.
Взлохматив тонкие алые волосы пятерней, Сасори метался по веранде, словно укушенный, а я сидел неподвижно в углу, и наблюдал за ним, впитывая происходящее. Выглядел он забавно и нелепо, не желал признаваться в том, что ему плохо, и вместе с тем то и дело бросал на меня подозрительные взгляды. А я сидел, сочувственно улыбался и спрашивал, не нужна ли моя помощь. Помощи не требовалось, Сасори говорил, что ничего не нужно, потирал гладкие поблескивающие полиролью локти, ходил туда-сюда, приложив кулак ко рту. Оставлял зубами едва заметные полукруглые вмятинки на светлом дереве костяшек.
Скрипел он, кстати, гораздо тише, нежели ночью.

А мне было любопытно. Мне было интересно. И я уже был готов предложить помощь более настойчиво, когда Сасори перестал вдруг метаться и уселся в лотос посреди веранды, раскинул руки и закрыл глаза.

Прохладный ветер из распахнутого окна лизнул по шее. Я представил себе Сасори – таким, каким он был в ту ночь, и невольно облизнулся. Вновь окинул взглядом опостылевшую улицу – не хватало разве что девицы в кимоно, прочее осталось без изменений. Фонари осветили заросли глицинии, нежной и хрупкой на вид, и ночь вдруг показалась не такой уж плохой. Хотя со стороны Сасори, который крайне щепетильно относился к чужим опозданиям, это было как как минимум невежливо. Как максимум - неожиданно.

Не успел я додумать эту мысль до конца, как услышал скрип рядом с собой, и едва не вздрогнул от неожиданности. Обернулся неторопливо – но это был не Сасори.
Среднего роста светловолосый мальчишка отодвинул стул, и уселся рядом со мной, положив локти на столешницу.